Глаза, полные ужаса и отчаяния смотрели вверх на человека в прямоугольных очках, который нависал сверху и что-то яростно кричал, брызжа слюной. Смысл слов упорно не доходил до понимания, будто кто-то выключил кнопку перевода, и мозг отказывался воспринимать поток слов, который кричащий мужчина пытался до него донести.
Большие серо-голубые глаза смотрели на человека не моргая. Постепенно непокорное сознание донесло мысль, которая пульсирующими толчками отдавалась где-то в затылке: Он мой отец. Надо успокоиться».
Но отец размахнулся и кистью руки, наотмашь, ударил сына по щеке с такой силой, что у парня чуть звёзды из глаз не посыпались, а в голове стоял шум.
«Ну нет! Отец так поступать не будет!» - прорычал чужой, но до боли знакомый голос. Голос пробудил гнев, который заставил парня подняться. Тело сделало всё само – резко оттолкнувшись спиной от ледяного металлического пола в чулане, который для молодого человека являлся настоящей камерой пыток, парень приземлился на ноги, уверенно и мягко, выпрямился, будто натянутая пружина.
- Айзек? – наконец донёс слух до осознания вопрос отца.
- Ты. Мне. Больше. Не. Отец! – раздельно проговорил парень с дрожью в голосе. Он всё ещё пытался сдерживать подкативший к горлу гнев всеми силами, чтобы не выпустить зверя, жившего внутри него. Парня трясло, а руки были сжаты в кулаки, чтобы спрятать выступившие жёлтые длинные когти.
- Что ты сказал?! – угрожающе загремел мужчина и вцепился правой рукой парню в горло, а левой – в его светлые кудри, пригибая длинное нескладное тело обратно к полу. Но в этот раз парень оказал сопротивление. Он так сильно схватил отца за руку, что послышался хруст костей. К счастью, когти его старик не увидел. К сожалению отца это разозлило ещё больше. Мужчина впился в кудрявые волосы парня уже двумя руками и поволок к огромному чугунному ящику – месту обычного наказания непокорного сына. Но, не тут то было!
- Пусти! – прорычал сын громко и почти по-звериному. Парень вывернулся быстро и ловко, и одной ладонью оттолкнул отца с такой силой, что тот отлетел к бетонной стене. Поражённый отец наконец остановился. Молодой парень медленно выпрямился, уставившись на своего родителя горящими золотым огнём глазами.
- Айзек? – непонимающе уставился мужчина на сына.
В ответ он услышал рык, не столько зверя, сколько… Это было похоже на сход лавины, извержение вулкана, оползень, гром и молнию, и всё это сразу.
Глаза парня всё ещё были жёлто-золотые, но на руках появились острые жёлтые когти, вылезли огромные белые клыки, а на висках и щеках выступила светлая шерсть.
- Что… ты…? – ошарашено зашептал отец, пытаясь вжаться в бетонную стену.
- Я – то, что ты из меня сделал! – прорычало чудовище голосом сына.
- Прошу, не трогай меня! – взмолился мужчина, наблюдая, как оборотень медленными уверенными шагами двинулся на него.
- Айзек, сынок, прошу! УМОЛЯЮ!!!
На мгновение парень остановился в недоумении – таким он видел своего отца впервые – старым, жалким, плачущим.
- Айзек! – молил отец, выставив вперёд руки.
Оборотень сделал ещё шаг и снова остановился. Его усиленное зрение и обоняние не обманули его.
- Айзек, прошу! – рыдал мужчина, закрывая лицо одной рукой, а на штанах в области паха выступило постыдное мокрое пятно, быстро расплывающееся по джинсовой ткани…
- АЙЗЕК!
Кто-то больно ударил парня в плечо, и он открыл глаза. Айзек не сразу понял, что происходит и где он находится.
- Это был сон. Тебе снился кошмар, - успокаивающе говорило расплывчатое пятно голосом Скотта.
Лейхи протёр глаза и увидел перед собой Скотта, держащего его за плечи, а рядом сидела Мелиса, мама друга. Она выглядела весьма встревожено. А в руках она держала стакан воды.
- Выпей, - протянула она ему полный стакан. – Выпей. Это поможет.
Айзек залпом опустошил стакан и вернул обратно Мелисе.
- Спасибо, - хрипло поблагодарил он.
- Не за что, - улыбнулась женщина и, немного подумав, провела мягкой тёплой ладонью по щеке парня. – Всё уже позади.
Айзек посмотрел на Скотта. Тот всё ещё сидел на его кровати. Видимо, это он звал его по имени сейчас, перед тем как он проснулся.
Когда Мелиса вышла из комнаты, Айзек спросил:
- Что я делал? Я обратился?
- Нет, ты просто кричал. Очень громко, - ответил Скотт, улыбнувшись. – Спишь ты очень крепко! Я тебя еле разбудил!
Айзек улыбнулся, и снова поблагодарил друга.
Ещё немного поболтав, парни снова уснули.
Это был только сон. Лейхи-старшего уже много месяцев не было в живых. Айзека приютили МакКолы, после того, как Дерек, ради его, Айзека, безопасности, выгнал из своего дома. Причём сделал это почти так же, как сделал это его отец в тот вечер, когда он погиб – швырнул в него стаканом. Но парень недолго обижался на своего Альфу. Он ПОНЯЛ его.
Уже засыпая, Айзек вспомнил знакомство с дядей Дерека Питером, и подумал: «А у Скотта действительно замечательная мама».
Следующий сон был хорошим.
Psychology of Isaac TeenWolfОчень интересный психологический портрет Айзека Лейхи. Перепост делаю потому, что на днях написала коротенький рассказ со схожей темой, касаемой Айзека. Будет время - обязательно опубликую, а пока —
01.08.2013 в 04:04
Пишет [J]The Clown Pierrot[/J]:Название: With the wild wolves around you
Автор: The Clown Pierrot
Рейтинг: PG-13
Персонажи: Скотт/Айзек
Жанр: hurt/comfort
Размер: 1274 слова
Дисклеймер: я просто мимо проходил и прохожу
Саммари: "Однажды боль пройдет. Так убеждает себя Айзек, оставляя красные отпечатки стертых пальцев на крышке своей темной камеры."
Примечание: плохая вычитка и странный стиль.
читать дальше
URL записиАвтор: The Clown Pierrot
Рейтинг: PG-13
Персонажи: Скотт/Айзек
Жанр: hurt/comfort
Размер: 1274 слова
Дисклеймер: я просто мимо проходил и прохожу
Саммари: "Однажды боль пройдет. Так убеждает себя Айзек, оставляя красные отпечатки стертых пальцев на крышке своей темной камеры."
Примечание: плохая вычитка и странный стиль.
читать дальше
Однажды боль пройдет. Отшлифуется со временем до шероховатого камушка где-то в области воспоминаний; а возможно, ее просто сменит новая боль.
Но эта боль однажды пройдет. Так убеждает себя Айзек, оставляя красные отпечатки стертых пальцев на крышке своей темной камеры.
Мрак сжимается вокруг тесными оковами, опутывая запястья и приглушая рвущийся наружу крик из горла. Кричать нельзя, ведь – ты был очень плохим сыном, Айзек, – ведь – ты сам знаешь, что виноват, – поэтому Айзек сжимает зубы слишком сильно на собственном кулаке с липким привкусом проржавевшего металла.
Когда он не очерчивает наощупь границы персональной камеры, темнота вокруг обретает форму бесконечности – Айзек часто в воображении рисует кривую лемнискаты, – в разы усиливая тревогу.
Айзек никогда не боялся детских страшилок; но что делать, если его монстр реален?
*
Когда в его жизни появляется Дерек – со своей немного нелепой стаей, – Айзек понимает, что для него теперь все изменится.
Он чувствует себя словно персонаж супергеройского комикса – в потрепанной обложке и с жирными пятнами на страницах от пальцев какого-нибудь паренька, в затянувшемся пубертатном периоде; или как уличный щенок, которого однажды замечают где-то в подворотне и притаскивают домой – к теплому душу и хрустящему собачьему корму.
Новая сила опьяняет своими возможностями, а новый хозяин кажется отличной альтернативой прошлому.
Но вот только Айзек не был героем и комиксы он никогда не любил.
Собак он в принципе тоже не любит; считает, что утопить их сразу после рождения это самый гуманный подход. Ведь кому в действительности нужны потерянные щенки?
*
Бойд и Эрика – еще одни подростки с острова потерянных душ, – теперь постоянное окружение Айзека. Они вместе ходят на занятия (Айзек и Бойд посмеиваются над жалкими попытками остальных одноклассников привлечь внимание теперь ставшей намного популярней Рейес); вместе тянут жребий по распределению обязанностей в их, так называемом, новом доме (удача все еще далека от стороны Айзека); совместно охотятся и тренируются.
Дерек не дает своей стае никаких поблажек – Айзек подозревает, что однажды его кости просто устанут срастаться по новой, – ежедневные тренировки постепенно входят в привычку. Дерек учит их, как выживать, и Айзек готов платить за это любую цену.
Загнанный зверек все еще где-то прячется на задворках сознания, но Айзек предпочитает игнорировать настойчивые голоса в голове – звучащие голосом покойного мистера Лейхи, – убеждающие его в том, что долго убегать от собственной разъедающей внутренности темноты внутри он не сможет.
*
А еще есть Скотт.
Айзек не всегда может понять причины его поступков. Его излишней самоотверженности.
Стая заменила Айзеку семью – внутри которой он определенно чувствует себя куда сильнее, – но он не может с уверенностью сказать, что в случае опасности он рискнет всем ради них. Или они ради него. Айзек привык полагаться только на себя.
Просто привык.
– Ты пришел помочь?
– Я пришел побеждать.
Айзек не понимает, почему Скотт отказывается быть частью стаи. Быть омегой слишком опасно, слишком уязвимо; Айзек предпочитает силу.
Скотт после каждой игры в лакросс читает ему мораль о том, что нужно умерять свои волчьи повадки рядом с людьми (– ты сломал тому парню запястье! – я хотел сломать ему всю руку, но, как видишь, я прислушиваюсь к твоим словам), но все еще зовет его на их со Стайлзом тренировки по четвергам – в любую погоду.
Со временем Стайлз перестает язвить в его сторону слишком много.
Со временем Айзек действительно начинает прислушиваться к Скотту.
*
– Я не хочу, чтобы ты пострадал.
Помните это чувство, когда лифт резко начинает опускаться и все ваши внутренности, словно совершают героическое сальто над натянутым под самым потолком канатом? Айзек ощущает нечто похожее. Только хуже.
Какое-то совершенно новое чувство закрадывается под самые ребра, скользит по венам и вдоль позвонков; отдавая теплом и пряно-яблочным запахом.
Айзек все еще ходит на тренировки по четвергам – которые теперь по вторникам, – под конец которых, они со Скоттом, не сговариваясь, начинают играть в свою полную нечеловеческую силу; он ходит даже после того, как Стайлз перестает появляться, оставив после себя лишь пару усмешек и монолог в девяносто восемь слов – о нахальных волчьих мордах, – почти на одном дыхании.
Айзек все еще старательно избегает любых помещений без окон и проводит почти все свое свободное время в лесу. Чаще ночью – тогда его органы чувств особенно восприимчивы к окружающей среде.
После того, как от его стаи остается только замкнутый в коробке своих собственных мыслей Дерек, Скотт иногда составляет ему компанию и наблюдает – одновременно со смехом и отвращением, – как Айзек с раскрашенными в янтарь глазами приносит в зубах очередную тушку какого-нибудь кролика или хорька.
(– ты ведь их даже не съедаешь, так зачем это все? – иногда для разнообразия хочется побыть охотником, а не жертвой.)
Айзек иногда заходит в ветеринарную клинику, где в ночные смены работает Скотт.
Скотт рассказывает ему про последние просмотренные фильмы (и когда он только находит на это время?) и учит, как облегчать чужую боль.
(– видишь, можно быть не жертвой, но целителем.)
Айзек чаще всего просто молчит.
*
Айзек все еще боится темноты и одиночества, поэтому когда Дерек без объяснения причин осыпает его фарфоровыми осколками – дежавю, – в первую секунду его сковывает безотчетный ужас; и непонимание. Чем он провинился? Что он опять сделал не так?
Бродяжная собачонка снова должна вернуться на улицу – в беззвездную ночь и проливной ливень.
Въедливый голос в сознании снова рвет перепонки оглушающим шепотом.
Когда Айзек появляется в дверном проеме Скотта – в липнущей к телу мокрой футболке и с неловким взглядом, – тот лишь откладывает в сторону книгу из школьной литературы (все равно лучше посмотрит потом экранизацию) и, молча, идет в ванную.
Айзек сидит на самом краю широкой кровати – у Дерека он спал на скрипучей раскладушке, – закутавшись в безмерное полотенце, пока Скотт подыскивает ему сухую одежду по размеру.
Скотт видит, что плечи Айзека все еще подрагивают от легкой дрожи, гораздо большей, чем просто от холода.
Айзек рассказывает Скотту обо всем – о потерях, о переживаниях, о вечном страхе и монотонных голосах. Рассказывает о Дереке и о том, что ему больше некуда идти. В какой-то момент его голос просто срывается на свистящий хрип, и он умолкает.
– Я могу спать на полу.
– Нет.
Айзеку на мгновение кажется, что внутри него снова что-то обрушилось (сломалось, раскрошилось и еще с парочку синонимов).
– На моей кровати полно места, – продолжает Скотт, – а ты неважно выглядишь; не хочу, чтобы ты простудился.
Скотт выжидательно косится на сидящего перед ним парня, пока Айзек просто пытается свыкнуться с тем, что о нем кто-то заботится.
– Айзек!
Среди ночи Айзек просыпается от легкого толчка в плечо и звука собственного имени.
– Ты разговаривал во сне, – тихо говорит Скотт. – И, кажется, сон был не из лучших.
Айзек совершенно не помнит, что ему снилось, но лишь улавливает яблочный запах – любимый шампунь Скотта, – которым пропахло все вокруг (кажется, и сам Айзек тоже), и засыпает снова; на этот раз без сновидений.
Мелисса не будит парней слишком рано, но позже выманивает их на кухню запахом поджаренного до корочки бекона.
Она не спрашивает у Айзека, что случилось, или как долго он у них пробудет.
Она дает ему новую зубную щетку и спрашивает, что он любит на завтрак.
И Айзек не знает, как выразить ей всю его благодарность; ему нечасто в жизни выпадало за что благодарить.
Когда вечером Мелисса уходит на дежурство (– не ложитесь слишком поздно! школу еще никто не отменял), Скотт притаскивает в зал приставку – которую года два назад одолжил у Стайлза, – и учит Айзека навыкам экранной самообороны.
В окружении рассыпанного по полу попкорна, смятых упаковок из-под чипсов и попеременных выкриков и смеха – кажется, что они самые обычные подростки, в самый обычный воскресный вечер, когда самой главной проблемой в их жизни является заваленный тест по математике, а не смерть близких людей по сверхъестественным причинам (среди прочего).
Скотт бросает короткий взгляд на Айзека – тот дожевывает последний попкорн из большой синей миски, – и думает (нет, он уверен), что они со всем справятся.
*
Айзек больше не слышит сверлящих мысли голосов.
*
– Потому что я тебе доверяю.
Говорит однажды Айзек, и Скотт знает, что эти слова значат для Айзека куда больше, чем затертое вековыми признаниями "я люблю тебя".
*
И однажды.
Боль просто проходит.
Но эта боль однажды пройдет. Так убеждает себя Айзек, оставляя красные отпечатки стертых пальцев на крышке своей темной камеры.
Мрак сжимается вокруг тесными оковами, опутывая запястья и приглушая рвущийся наружу крик из горла. Кричать нельзя, ведь – ты был очень плохим сыном, Айзек, – ведь – ты сам знаешь, что виноват, – поэтому Айзек сжимает зубы слишком сильно на собственном кулаке с липким привкусом проржавевшего металла.
Когда он не очерчивает наощупь границы персональной камеры, темнота вокруг обретает форму бесконечности – Айзек часто в воображении рисует кривую лемнискаты, – в разы усиливая тревогу.
Айзек никогда не боялся детских страшилок; но что делать, если его монстр реален?
*
Когда в его жизни появляется Дерек – со своей немного нелепой стаей, – Айзек понимает, что для него теперь все изменится.
Он чувствует себя словно персонаж супергеройского комикса – в потрепанной обложке и с жирными пятнами на страницах от пальцев какого-нибудь паренька, в затянувшемся пубертатном периоде; или как уличный щенок, которого однажды замечают где-то в подворотне и притаскивают домой – к теплому душу и хрустящему собачьему корму.
Новая сила опьяняет своими возможностями, а новый хозяин кажется отличной альтернативой прошлому.
Но вот только Айзек не был героем и комиксы он никогда не любил.
Собак он в принципе тоже не любит; считает, что утопить их сразу после рождения это самый гуманный подход. Ведь кому в действительности нужны потерянные щенки?
*
Бойд и Эрика – еще одни подростки с острова потерянных душ, – теперь постоянное окружение Айзека. Они вместе ходят на занятия (Айзек и Бойд посмеиваются над жалкими попытками остальных одноклассников привлечь внимание теперь ставшей намного популярней Рейес); вместе тянут жребий по распределению обязанностей в их, так называемом, новом доме (удача все еще далека от стороны Айзека); совместно охотятся и тренируются.
Дерек не дает своей стае никаких поблажек – Айзек подозревает, что однажды его кости просто устанут срастаться по новой, – ежедневные тренировки постепенно входят в привычку. Дерек учит их, как выживать, и Айзек готов платить за это любую цену.
Загнанный зверек все еще где-то прячется на задворках сознания, но Айзек предпочитает игнорировать настойчивые голоса в голове – звучащие голосом покойного мистера Лейхи, – убеждающие его в том, что долго убегать от собственной разъедающей внутренности темноты внутри он не сможет.
*
А еще есть Скотт.
Айзек не всегда может понять причины его поступков. Его излишней самоотверженности.
Стая заменила Айзеку семью – внутри которой он определенно чувствует себя куда сильнее, – но он не может с уверенностью сказать, что в случае опасности он рискнет всем ради них. Или они ради него. Айзек привык полагаться только на себя.
Просто привык.
– Ты пришел помочь?
– Я пришел побеждать.
Айзек не понимает, почему Скотт отказывается быть частью стаи. Быть омегой слишком опасно, слишком уязвимо; Айзек предпочитает силу.
Скотт после каждой игры в лакросс читает ему мораль о том, что нужно умерять свои волчьи повадки рядом с людьми (– ты сломал тому парню запястье! – я хотел сломать ему всю руку, но, как видишь, я прислушиваюсь к твоим словам), но все еще зовет его на их со Стайлзом тренировки по четвергам – в любую погоду.
Со временем Стайлз перестает язвить в его сторону слишком много.
Со временем Айзек действительно начинает прислушиваться к Скотту.
*
– Я не хочу, чтобы ты пострадал.
Помните это чувство, когда лифт резко начинает опускаться и все ваши внутренности, словно совершают героическое сальто над натянутым под самым потолком канатом? Айзек ощущает нечто похожее. Только хуже.
Какое-то совершенно новое чувство закрадывается под самые ребра, скользит по венам и вдоль позвонков; отдавая теплом и пряно-яблочным запахом.
Айзек все еще ходит на тренировки по четвергам – которые теперь по вторникам, – под конец которых, они со Скоттом, не сговариваясь, начинают играть в свою полную нечеловеческую силу; он ходит даже после того, как Стайлз перестает появляться, оставив после себя лишь пару усмешек и монолог в девяносто восемь слов – о нахальных волчьих мордах, – почти на одном дыхании.
Айзек все еще старательно избегает любых помещений без окон и проводит почти все свое свободное время в лесу. Чаще ночью – тогда его органы чувств особенно восприимчивы к окружающей среде.
После того, как от его стаи остается только замкнутый в коробке своих собственных мыслей Дерек, Скотт иногда составляет ему компанию и наблюдает – одновременно со смехом и отвращением, – как Айзек с раскрашенными в янтарь глазами приносит в зубах очередную тушку какого-нибудь кролика или хорька.
(– ты ведь их даже не съедаешь, так зачем это все? – иногда для разнообразия хочется побыть охотником, а не жертвой.)
Айзек иногда заходит в ветеринарную клинику, где в ночные смены работает Скотт.
Скотт рассказывает ему про последние просмотренные фильмы (и когда он только находит на это время?) и учит, как облегчать чужую боль.
(– видишь, можно быть не жертвой, но целителем.)
Айзек чаще всего просто молчит.
*
Айзек все еще боится темноты и одиночества, поэтому когда Дерек без объяснения причин осыпает его фарфоровыми осколками – дежавю, – в первую секунду его сковывает безотчетный ужас; и непонимание. Чем он провинился? Что он опять сделал не так?
Бродяжная собачонка снова должна вернуться на улицу – в беззвездную ночь и проливной ливень.
Въедливый голос в сознании снова рвет перепонки оглушающим шепотом.
Когда Айзек появляется в дверном проеме Скотта – в липнущей к телу мокрой футболке и с неловким взглядом, – тот лишь откладывает в сторону книгу из школьной литературы (все равно лучше посмотрит потом экранизацию) и, молча, идет в ванную.
Айзек сидит на самом краю широкой кровати – у Дерека он спал на скрипучей раскладушке, – закутавшись в безмерное полотенце, пока Скотт подыскивает ему сухую одежду по размеру.
Скотт видит, что плечи Айзека все еще подрагивают от легкой дрожи, гораздо большей, чем просто от холода.
Айзек рассказывает Скотту обо всем – о потерях, о переживаниях, о вечном страхе и монотонных голосах. Рассказывает о Дереке и о том, что ему больше некуда идти. В какой-то момент его голос просто срывается на свистящий хрип, и он умолкает.
– Я могу спать на полу.
– Нет.
Айзеку на мгновение кажется, что внутри него снова что-то обрушилось (сломалось, раскрошилось и еще с парочку синонимов).
– На моей кровати полно места, – продолжает Скотт, – а ты неважно выглядишь; не хочу, чтобы ты простудился.
Скотт выжидательно косится на сидящего перед ним парня, пока Айзек просто пытается свыкнуться с тем, что о нем кто-то заботится.
– Айзек!
Среди ночи Айзек просыпается от легкого толчка в плечо и звука собственного имени.
– Ты разговаривал во сне, – тихо говорит Скотт. – И, кажется, сон был не из лучших.
Айзек совершенно не помнит, что ему снилось, но лишь улавливает яблочный запах – любимый шампунь Скотта, – которым пропахло все вокруг (кажется, и сам Айзек тоже), и засыпает снова; на этот раз без сновидений.
Мелисса не будит парней слишком рано, но позже выманивает их на кухню запахом поджаренного до корочки бекона.
Она не спрашивает у Айзека, что случилось, или как долго он у них пробудет.
Она дает ему новую зубную щетку и спрашивает, что он любит на завтрак.
И Айзек не знает, как выразить ей всю его благодарность; ему нечасто в жизни выпадало за что благодарить.
Когда вечером Мелисса уходит на дежурство (– не ложитесь слишком поздно! школу еще никто не отменял), Скотт притаскивает в зал приставку – которую года два назад одолжил у Стайлза, – и учит Айзека навыкам экранной самообороны.
В окружении рассыпанного по полу попкорна, смятых упаковок из-под чипсов и попеременных выкриков и смеха – кажется, что они самые обычные подростки, в самый обычный воскресный вечер, когда самой главной проблемой в их жизни является заваленный тест по математике, а не смерть близких людей по сверхъестественным причинам (среди прочего).
Скотт бросает короткий взгляд на Айзека – тот дожевывает последний попкорн из большой синей миски, – и думает (нет, он уверен), что они со всем справятся.
*
Айзек больше не слышит сверлящих мысли голосов.
*
– Потому что я тебе доверяю.
Говорит однажды Айзек, и Скотт знает, что эти слова значат для Айзека куда больше, чем затертое вековыми признаниями "я люблю тебя".
*
И однажды.
Боль просто проходит.